— Александр Алексеевич, как известно, взращивание американцами демократии в Афганистане идет по сценарию известной песенки: «бродяга выращивал розы, а рос исключительно мак». С 2001 года объемы производства опия-сырца увеличились здесь многократно. Как вы полагаете, изменится ли ситуация с выводом из страны войск НАТО, запланированным на конец нынешнего года?
— Начнем с того, что никто никуда не уходит, все разговоры о выводе американских войск — это только разговоры, военное присутствие в Афганистане сохранится, речь идет лишь о частичной замене кадровых военнослужащих на сотрудников частных военных компаний, работающих по контракту с Пентагоном и выполняющих абсолютно те же задачи. Произойдет некоторое сокращение второстепенных подразделений, но я не думаю, что оно будет значительным. И в наркополитике тоже не предвидится сколько-нибудь серьезных изменений. Более того, у экспертов есть довольно веские основания подозревать, что за 13 лет присутствия в Афганистане наркобизнес стал для американских военных их личным бизнесом, есть серьезные предположения, что для транзита наркотиков использовались самолеты военно-транспортной авиации США, в том числе через авиабазу «Манас» в КР. И вряд ли новое афганское правительство, которое формируется уже третий месяц, сможет контролировать огромную территорию страны, в том числе те ее участки, где производство наркотиков поставлено на широкие рельсы. В Афганистане есть две провинции, которые дают порядка 80% всего наркопроизводства, — Гильменд и Нангархар. В обеих находились главным образом британские и американские войска. Однако тот же Нангархар является центром наркопроизводства со множеством нарколабораторий, поэтому подозрения насчет того, что военные просто влились в данный бизнес, являются обоснованными. И нынешний семипроцентный рост культивирования опийного мака — не сенсация, а вполне закономерное явление.
— Западные СМИ называют главными виновниками увеличения производства наркотиков в Афганистане террористические организации, поскольку они существуют на доходы от реализации зелья. Однако тот же «Талибан» заявлял, что при его правлении в стране производилось в десятки раз меньше наркотиков. Значит, обоснованным можно назвать и обвинение США в том, что именно они способствовали расширению наркопроизводства в ИРА и рынков сбыта зелья?
— Де-юре таких оснований, пожалуй, нет. Но де-факто, введя войска в Афганистан, по сути, оккупировав страну, американцы взяли на себя ответственность за все происходящее в ней, включая наркополитическую сферу. Вообще, первые годы американского военного присутствия в ИРА очень любопытны: самый низкий уровень производства наркотиков действительно наблюдался в последний год правления движения «Талибан», перед вводом американских, а затем и натовских войск. И в первые десять лет американского присутствия рост производства опия в Афганистане вырос, по данным российских экспертов, примерно в 44 раза. Можно, конечно, подвергать эти данные сомнению, но ООН называет не менее страшные цифры — в 30–35 раз. Оговорюсь сразу, что и талибы не были белыми и пушистыми, хотя по-своему боролись с наркопотоком. Наказывали производителей, показательно сжигали опий перед камерами западных СМИ. С одной стороны, это свидетельствует о том, что они неплохо понимали законы политэкономии: если возникает перепроизводство товара, излишки надо уничтожить, чтобы сохранить высокие цены. С другой, демонстрируя свою борьбу с наркопроизводством, талибы таким образом пытались добиться того, чтобы международное сообщество признало их в качестве официального правительства. Но талибы ушли, пришли американцы, которые объяснили стремительный рост наркопроизводства тем, что опий — единственный источник дохода людей, живущих в одной из беднейших стран мира, и уничтожение посевов подтолкнет их в ряды «Талибана». Мне лично доводилось видеть в 2005 году такую картину, когда в провинции Бадахшан патруль Бундесвера из состава международных сил ехал на бронемашине по дороге, по обеим сторонам которой располагались наркополя, а солдаты, словно лошади в шорах, смотрели только вперед. По сути, такая тактика — закрыть глаза на проблему — сохраняется и по сей день.
— А насколько вескими лично вам представляются объяснения про единственный источник доходов?
— Крестьянин и его семья, выращивающие опий, всю жизнь питаются лепешками и чаем, иногда в этом «меню» появляется рис. В 2003–2004 годах я проводил исследование по этой теме, цифры могли измениться, но само соотношение цен на наркотик по мере его транзита от места производства до потребителя, думаю, существенных изменений не претерпело. Производитель-крестьянин где-нибудь в провинции Бадахшан за количество опия-сырца, необходимое для производства одного килограмма героина, получал около 200 долларов — сумма маленькая даже для Афганистана. На границе с Таджикистаном такой же объем сырца стоил уже порядка 600–800 долларов, в зависимости от качества товара. В Душанбе — 1–1,5 тысячи, на юге КР — 2–2,5 тысячи, в Бишкеке — 3–3,5 тысячи, в Астане — 15–25 тысяч, в Москве — от 100 до 150 тысяч за килограмм. То есть цена формируется не в месте производства, а по пути транзита. Сам производитель, понятно, может выращивать и рис, и кунжут, и что-то еще… Но за кунжутом покупатели не приедут, так что непонятно, куда в условиях войны девать этот товар. Афганские и международные банки кредитов на сельское хозяйство афганцам, как правило, не дают, а наркокартели предлагают кредиты и гарантированно забирают товар. То есть это стабильный бизнес, думаю, если крестьянам предложить выращивать иные культуры на тех же условиях, они будут их выращивать.
— С 2001 года и по нынешний на борьбу с наркопроизводством в ИРА, согласно официально озвученным данным, американцы потратили 7,6 миллиарда долларов. Насколько вообще декларируемая США борьба с наркобизнесом соотносится с реальной борьбой?
— Ну, разумеется, с наркобизнесом они борются. Только правда заключается в том, что для США афганское наркопроизводство не особенно актуально. В свое время, когда в Афганистан были введены советские войска, ЦРУ начало способствовать развитию наркопроизводства, позволявшего моджахедам получать дополнительную финансовую подпитку. Агентство по борьбе с наркотиками при правительстве США пыталось противостоять этой ситуации, но в конце концов победила точка зрения ЦРУ, и с тех пор американцы фактически дали молчаливое добро на выращивание опия. Для Штатов актуальна проблема колумбийского наркопотока. Афганский героин, конечно, попадает в западное полушарие, но это не системные поставки, а отдельные эпизодические акции. Афганский наркопоток является для США своеобразным оружием в борьбе с геополитическими оппонентами, поскольку наркотики — это коррупция, удар по генофонду, потеря людских ресурсов, разрушение государственных институтов. Этот ущерб трудно измерить в цифрах, тут нет никаких критериев, но в комплексе все дает колоссальный негативный эффект. С другой стороны, если таможенники, пограничники, чекисты, сотрудники ОВД, агентств по борьбе с наркотиками зарабатывают деньги на зелье, наркопоток не остановить. В том же Кыргызстане, к примеру, на протяжении 10 лет сложилась удручающая ситуация с героином, который является здесь стопроцентно «красным». Структуры МВД, ГКНБ и «антинаркотического» ведомства используются для распространения наркотиков. Я не думаю, что в Таджикистане дела обстоят иначе. Надеюсь, что в Казахстане и России ситуация лучше, хотя и там не без изъянов. Так что, как бы парадоксально это ни звучало, проблема афганских наркотиков заключается не в Афганистане, а за его пределами — по пути распространения. Это вопрос коррумпированности соответствующих структур всех стран-транзитеров.
